Василий Александрович Кокорев (1817–1889) – личность столь же яркая и самобытная, сколь и противоречивая. Будущий миллионер (или даже миллиардер) родился, по разным данным, в Вологде или в Солигаличе – уездном городке на севере тогдашней Костромской губернии. Социальное происхождение Василия Александровича также вызывает вопросы. Был ли он выходцем из мещан или сыном купца средней руки, торговавшего солью, доподлинно не известно. Но все его биографы единодушны в одном: семья Кокоревых была старообрядческой и относилась к Поморскому беспоповскому согласию. Веры отцов Василий Александрович держался до конца своих дней.

Систематического образования Кокорев, по сути, не получил. Научившись читать и считать, он, видимо, сразу начал работать. Правда, не совсем понятно, на каком поприще юный Василий сделал свои первые профессиональные шаги. Он то ли стал помогать отцу, который был «сидельцем» (заведующим) в питейных домах, то ли стал работать на семейном предприятии. Кокоревым, как утверждают некоторые исследователи, принадлежал небольшой солеваренный завод в Солигаличе. (Своим названием и, возможно, возникновением этот город обязан именно соляным промыслам.) Как бы то ни было, раннее начало трудовой деятельности принесло энергичному и сообразительному Василию определенные дивиденды. Он приобрел не абстрактный «неоценимый жизненный опыт», а конкретные знания и навыки, необходимые деловому человеку. Пробелы же в образовании Василий Кокорев восполнял самостоятельно, благо читал много и увлеченно.

Александр Кокорев, вероятно, умер рано, и Василий в очень молодом возрасте стал совладельцем (наряду со своими дядьями) вышеупомянутого солеваренного завода. Это предприятие, увы, оказалось убыточным и в конце 1830-х было закрыто. Правда, Василий Александрович попытался перепрофилировать уже дышавший на ладан семейный бизнес, устроив на местных минеральных источниках водолечебный курорт. В 1841 году благодаря усилиям Кокорева в Солигаличе открылась водолечебница. Любопытно, что в 1858-м туда приехал доктор медицины Александр Порфирьевич Бородин, ныне известный, прежде всего, как композитор. Он произвел химический анализ тамошних вод и высоко оценил их целебные свойства. (Результаты исследований солигаличских солено-минеральных вод были обнародованы в 1859 году. По имеющейся информации, в газете «Московские ведомости» была опубликована большая статья, вступительную часть которой написал Василий Кокорев, а основную – Александр Бородин. Последняя вскоре вышла в виде отдельной брошюры.) По рекомендации будущего автора оперы «Князь Игорь» водолечебное учреждение было расширено. Сегодня имя А. П. Бородина носит санаторий, расположенный в парковой зоне в центре Солигалича.

После закрытия завода, принадлежавшего Кокоревым, Василий Александрович, как он сам писал позднее, «был вытеснен за рамки уездной жизни в Петербург для приискания откупных занятий». В начале 1840-х годов он стал поверенным при винном откупщике и весьма преуспел на алкогольной ниве. Греховным для старообрядца этот род деятельности Кокорев, должно быть, не считал и угрызениями совести не мучился. Лев Яковлевич Лурье в своей книге «Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка», первая глава которой («Олигархи») начинается с рассказа о Василии Кокореве («Миллиардер из Солигалича»), объясняет этот парадокс предельно просто: «Для Кокорева спаивание народа – не особый грех. Пьянство – порок личный. Откуп приносит казне деньги, но надо стремиться к пристойным нравам. А воровать грешно». Судя по изысканиям биографов, сначала Кокорев был поверенным одного откупщика в Оренбургской губернии, затем другого – в Казанской. В 1844-м, изрядно наторев в этом деле, он подал в Комитет министров или непосредственно управляющему министерством (в недалеком будущем – министру) финансов Фёдору Павловичу Вронченко записку о преобразовании винных откупов. Есть сведения, что она была передана через тогдашнего казанского военного губернатора Сергея Павловича Шипова, который был уроженцем Солигаличского уезда и, следовательно, земляком Кокорева. (Кстати, Вронченко и Шипов причудливым образом связаны с Охтой. Имя «Граф Вронченко» носил колесный пароход, собранный на Охтинском адмиралтействе в 1850 году. Шипов в 1828 году женился на Анне Евграфовне Комаровской, дочери того самого графа Комаровского, который был владельцем суконной фабрики на Охтинском мысу. Благодаря Евграфу Федотовичу и появилось на Малой Охте название «Комаровский». Сейчас его носит мост, который связывает берега реки Охты и является частью Красногвардейской площади. А в прошлом тут существовал Комаровский проспект, выросший из одноименного переулка.)

Как отмечают исследователи, в этой записке Василий Александрович говорил о том, что торговле вином необходимо придать более цивилизованный характер, и высказывал свои рационализаторские предложения по данному поводу. Доходы от продажи спиртного в то время составляли около 45 % (почти половину!) всех поступлений в казну (такие цифры со ссылкой на специалистов приводят биографы Кокорева), и их увеличение было делом государственной важности. Впрочем, даже в таких обстоятельствах записка могла затеряться, раствориться в потоке входящей документации, остаться без внимания, лечь под сукно. Однако Вронченко ознакомился с ее содержанием, а потому нельзя исключать, что Шипов действительно замолвил слово за амбициозного земляка. В итоге Кокорев получил возможность реализовать свои задумки в Орле (или во всей Орловской губернии), где винный откуп был неисправен (по нему числилась огромная задолженность – 300 тысяч рублей серебром). Эксперимент прошел удачно (за два с половиной года задолженность была погашена) и был повторен для нескольких других неисправных откупов. Под управлением Кокорева они становились прибыльными. Правда, это очень дорого обходилось местному люду. На откупных территориях открывались всё новые и новые питейные заведения, цены на спиртное безбожно повышались, а качество «напитков» (и без того не самых изысканных) снижалось, становясь предметом многочисленных шуток. Самое отвратительное пойло злые языки называли «кокоревской слезой». В середине XIX века выражение «кокоревская водка» стало расхожим, а впоследствии даже попало на страницы художественной литературы. Да и сам Василий Александрович был увековечен в стихах и прозе. Например, Николай Алексеевич Некрасов, сатирически изображая Москву в стихотворении «Петербургское послание» (это вторая часть «Дружеской переписки Москвы с Петербургом»), пишет, что там, помимо всего прочего, «Кокорева ум нашел себе приют». (Во второй половине 1850-х статьи Василия Кокорева стали публиковаться в только что основанном в Москве журнале «Русский вестник».) Николай Семёнович Лесков упоминает Кокорева в повести «Житие одной бабы», а кокоревскую водку – в романе «Некуда». Русские писатели выводили Кокорева и под вымышленными именами, порой откровенно оскорбительными. Впрочем, были среди наших литераторов и те, кто отзывался о нем положительно. А уж какую полемику вызывала фигура Кокорева в прессе!

Пока народ оставлял в питейных заведениях последние деньги, а казна исправно пополнялась, авторитет Кокорева в министерстве финансов стремительно рос. Конечно, Вронченко одобрил не все предложения Василия Александровича, но откупная система торговли алкоголем все-таки была реформирована: во второй половине 1840-х годов в России ввели акцизно-откупное комиссионерство «для продажи казенного вина и других питей». В 1851 году Кокорев, успевший обзавестись множеством связей во властных кругах, получил звание коммерции советника. Откупная деятельность послужила ему своеобразным трамплином для штурма новых вершин. Василий Александрович завоевал доверие чиновников, приобрел уважение откупщиков и других предпринимателей, нажил огромный капитал. Став очень богатым и влиятельным человеком, Кокорев развернулся во всю широту своей кипучей натуры, дал волю своей энергии, фантазии, творческой инициативе. Во второй половине 1850-х он взялся за освоение иных сфер бизнеса, поражая размахом и разнообразием своих предприятий.

В 1856 году при содействии Кокорева было учреждено Русское общество пароходства и торговли (РОПиТ), призванное укрепить позиции наших моряков на Чёрном и Азовском морях. (Россия потерпела поражение в Крымской войне 1853–1856 годов, и ее интересы в регионе были ущемлены. По условиям Парижского мирного договора, подписанного в марте 1856-го, Чёрное море было объявлено нейтральным. Россия, как и Турция, лишилась права иметь там свой военный флот. Обеим странам также было запрещено строить и содержать на черноморском побережье свои военно-морские базы. Фактически это означало уничтожение российского Черноморского флота, тогда как Турция в случае новой войны имела возможность ввести в Чёрное море свои военные корабли из Мраморного и Средиземного морей. Поэтому развитие торгового мореплавания было не единственной целью создания Русского общества пароходства и торговли. Негласно предполагалось, что при необходимости торговые суда РОПиТ будут использоваться для решения военных задач.) В 1857-м Василий Александрович стал соучредителем Закаспийского торгового товарищества (насколько известно, оно было организовано для торговли с Персией и со Средней Азией), 1858-м – Общества Волго-Донской железной дороги, в 1859-м – Волжско-Каспийского пароходства «Кавказ и Меркурий» и общества «Сельский хозяин». Кокореву многим обязана отечественная нефтяная промышленность. Есть данные, что еще в 1857 году в Сураханах, относительно недалеко от Баку, он построил завод для переработки кира. Из этой нефтесодержащей породы там получали фотонафтиль (фотоген) – минеральное масло, применявшееся для освещения. Предприятие работало на дешевом местном топливе – природном газе, горящие выходы которого на поверхность называют Бакинскими огнями. (С давних пор эти огни являются объектом почитания для зороастрийцев. Их разрушенное святилище на окраине селения Сураханы восстановили, по-видимому, индуисты и сикхи. До наших дней здесь сохранился храм огня Атешгях, куда иногда приезжают представители этноконфессиональных групп, исповедующих зороастризм. Это гебры из Ирана и парсы из Индии.) В 1863 году Василий Кокорев пригласил на свой нефтеперегонный завод на Апшеронском полуострове в качестве консультанта Дмитрия Ивановича Менделеева. Благодаря ценным рекомендациям ученого, которому через несколько лет предстояло открыть периодический закон, производство керосина было реорганизовано и начало приносить доход. Спустя десятилетие, в январе 1874-го, Александр II утвердил устав Бакинского нефтяного общества, одним из учредителей которого был Кокорев. В том же году, прекрасно понимая важность транспортной инфраструктуры для развития промышленности и экономики страны в целом, Василий Александрович стал соучредителем Общества Уральской железной дороги.

В начале 1860-х годов откупная система продажи спиртного была отменена (ее сменила акцизная система). Это нанесло серьезный удар по благосостоянию Кокорева. Парадоксально, но факт: разбогатев на винных откупах, Василий Александрович остался должен государству. И был его должником едва ли не до конца своих дней. Исследователи объясняют это тем, что заработанные деньги Кокорев сразу же вкладывал в различные предприятия, причем зачастую шел на большой риск, рассчитывая на будущие доходы и на то, что удастся привлечь капиталы старых деловых партнеров. Казенные долги вынудили его расстаться с так называемым Кокоревским подворьем, построенным в 1862–1865 годах на Софийской набережной в Москве. Этот многофункциональный комплекс, включавший гостиницу, магазины и торговые склады, обошелся Василию Александровичу в два с половиной миллиона рублей и для того времени был поистине грандиозным сооружением.

Но Кокорев не был бы Кокоревым, если бы неудачи выбивали его из седла. Невероятно предприимчивый, решительный и уверенный в своих силах, он никогда не сдавался, не боялся пробовать и ошибаться. В пореформенные годы Василий Александрович обратился к нескольким новым для себя сферам бизнеса, прежде всего – к банковскому делу. Он принял активное участие в создании Московского купеческого банка, устав которого был высочайше утвержден в июне 1866-го. Кроме того, есть сведения, что Кокорева избрали председателем Правления Волжско-Камского коммерческого банка, основанного в Санкт-Петербурге в 1870 году. Чуть позже Кокорев приобщился к страховому делу. В 1872-м по его инициативе было учреждено Северное общество страхования и склада товаров с выдачей варрантов (в 1879-м оно было вынуждено прекратить варрантные операции, после чего стало именоваться Северным страховым обществом). Еще одно детище Кокорева – Северное телеграфное агентство, учрежденное в 1882 году. По имеющимся данным, Василий Александрович был главным акционером (пайщиком) этого агентства.

Рассказ о Кокореве был бы неполным без упоминания о его общественной деятельности. Пожалуй, особенно ярко наш герой проявил себя на этом поприще после Крымской (Восточной) войны. В феврале 1856 года он организовал в Москве помпезную встречу участников обороны Севастополя, вызвавшую в обществе противоречивые чувства и весьма оживленную дискуссию. Далеко не всем пришлось по душе чествование героев, которое было обставлено с купеческим размахом и балансировало на грани дурного вкуса (торжества, например, сопровождались обильными возлияниями). В период подготовки крестьянской реформы Кокорев, придерживавшийся либеральных взглядов, выступал как убежденный сторонник отмены крепостного права. В поддержку грядущих преобразований он устроил серию банкетов-манифестаций, чем вызвал гнев тогдашнего генерал-губернатора Москвы Арсения Андреевича Закревского. В результате с Василия Александровича взяли подписку об отказе от проведения «публичных политических собраний или обедов с произнесением речей о государственном вопросе». Некоторые из биографов Кокорева пишут, что за ним даже был установлен негласный надзор.

Кокорев был близок с московскими славянофилами и участвовал в финансировании выпуска их периодических изданий: журналов «Русская беседа» и «Сельское благоустройство», а также газеты «День». Василий Александрович придавал большое значение свободе слова и, обладая несомненным писательским талантом, пытливым, проницательным умом, острой наблюдательностью и глубочайшим знанием жизни, не упускал возможности высказаться по самым актуальным вопросам на страницах печати. Из его публицистических произведений наиболее известны посвященная освобождению крестьян статья «Миллиард в тумане», которая была опубликована в газете «Санкт-Петербургские ведомости» в 1859 году, и ряд ретроспективных статей, первоначально напечатанных в журнале «Русский архив», а затем объединенных в книгу с говорящим названием «Экономические провалы» (и подзаголовком «По воспоминаниям с 1837 года»), которая увидела свет в 1887-м.

Василий Кокорев был знаменит своей благотворительной деятельностью. Он, в частности, помогал Славянскому комитету, выделяя на реализацию его проектов значительные суммы, участвовал в работе временной комиссии по сбору и распределению добровольных пожертвований в пользу пострадавших от неурожая 1867 года, много делал для поморской общины Санкт-Петербурга.

Несмотря на свою необычайную занятость, Кокорев находил время и на то, что сегодня назвали бы хобби. Он был не чужд прекрасному, интересовался искусством и в 1850-е годы стал собирать картины русских и зарубежных художников. В начале 1860-х Василий Александрович открыл в Москве общедоступную художественную галерею. Там было представлено приблизительно 500 полотен, в том числе кисти И. К. Айвазовского, К. П. Брюллова, О. А. Кипренского, Д. Г. Левицкого и других выдающихся живописцев. Галерея просуществовала всего около десяти лет: в 1870-е Кокорев был вынужден распродать свою замечательную коллекцию из-за финансовых трудностей. Василий Александрович оказывал покровительство архитекторам, поощряя их работы в «русском стиле». На его средства, к примеру, в Москве была построена изумительная Погодинская изба. В 1884 году Кокорев устроил в Тверской губернии Владимиро-Мариинский приют для молодых художников. Туда на летнюю практику приезжали малоимущие студенты Императорской Академии художеств, благодаря чему приют стал называться Академической дачей. Ныне она носит имя И. Е. Репина. Заслуги Кокорева перед Академией художеств были оценены по достоинству: в 1889 году меценату присвоили звание ее почетного члена.

Кокорев скончался весной 1889-го. Его последним пристанищем стало Малоохтинское старообрядческое кладбище в Петербурге. Оно контролировалось поморцами – представителями того самого беспоповского согласия, к которому принадлежал Василий Александрович. Для столичной поморской общины смерть Кокорева явилась колоссальной потерей, ведь он не раз заступался за братьев по вере перед властями. Похороны, прошедшие по старому обряду, стали заметным событием в жизни нашего города. Примечательно, что семейное захоронение Кокоревых уцелело. Оно находится в восточном углу Малоохтинского кладбища.

Анна Петровна Керн (1800–1879) известна, прежде всего, как женщина, вдохновившая Александра Сергеевича Пушкина на сочинение лирического стихотворения «К***» («Я помню чудное мгновенье…»). Ей же поэт посвятил несколько шуточных стихов. Кроме того, сохранилась их переписка. Однако ролью пушкинской музы личность Анны Петровны отнюдь не исчерпывается. В окружении Александра Сергеевича было много незаурядных людей, но даже в этом удивительном созвездии она не затерялась, не осталась лишь строчкой из пушкинского донжуанского списка. И дело не только в гениальном стихотворении, которое обессмертило ее имя. За привычным ярлыком светской красавицы – фигура явно большего масштаба. Кстати, о внешности Анны Керн – вот парадокс! – мы имеем весьма отдаленное представление. Ее портретов мало, и почти все они – предполагаемые. Куда более показательны дневники и воспоминания Анны Петровны. Весьма содержательные, точные и живые, они ярко характеризуют ее саму и служат ценным источником сведений о ее выдающихся современниках: Пушкине, Антоне Антоновиче Дельвиге, Михаиле Ивановиче Глинке, Александре I.

Судьбу Анны Петровны во многом определил крайне неудачный брак с героем Отечественной войны 1812 года Ермолаем Фёдоровичем Керном (1765–1841). Их обвенчали в январе 1817 года, когда Анне еще не исполнилось семнадцати лет, а генерал-майору (позднее – генерал-лейтенанту) уже было за пятьдесят. Как писала десятилетия спустя сама Анна Петровна, она была выдана замуж «и слишком рано, и слишком неразборчиво». Нелюбовь к мужу, видимо, отразилась на отношении к общим детям (у пары родились три дочери: Екатерина, Анна и Ольга). Жизнь генеральской жены с постоянными переездами из одного города в другой и атмосферой смотров и учений была в тягость впечатлительной и полной энергии Анне. А старый служака Керн, по всей вероятности, был бесконечно далек от интересов и чаяний молодой супруги.

Зимой 1825–1826 годов Анна Петровна, беременная третьей дочерью, оставила Ермолая Фёдоровича и перебралась в Петербург. Решившись на этот смелый шаг, она, по сути, похоронила репутацию «порядочной женщины». Аристократы сквозь пальцы смотрели на увлечения, романы и даже адюльтеры, но открытый разрыв с супругом вызвал скандал и практически закрыл перед обаятельной Анной Петровной двери в свет. Ее поддержали друзья, среди которых была чуть ли не вся семья Пушкиных. В семействе Дельвигов она «чувствовала себя как дома», и Антон Антонович в шутку называл ее женой номер два. Анна стала участницей литературных вечеров, на которые к Дельвигам приходили Иван Андреевич Крылов, Василий Андреевич Жуковский, Николай Иванович Гнедич, Пётр Андреевич Вяземский, Дмитрий Владимирович Веневитинов, Адам Мицкевич. Любопытно, что одним из друзей Анны Керн был инженер Пётр Петрович (Пьер-Доминик) Базен, который в 1820–1830-е годы занимался перестройкой гидротехнических сооружений Охтинского порохового завода. Судя по воспоминаниям Анны Петровны, именно Базен в 1826 году познакомил ее с Михаилом Глинкой. Впоследствии, на рубеже 1830–1840-х, композитор был влюблен в старшую дочь Анны Керн, Екатерину, и посвятил ей романс «Я помню чудное мгновенье», написанный на пушкинские стихи. Однако узами Гименея Михаил Иванович и Екатерина Ермолаевна себя так и не связали.

А вот личное счастье Анны Петровны, на долю которой выпало немало разочарований, все-таки устроилось. В 1836 году у нее начался роман с 16-летним кадетом Александром Васильевичем Марковым-Виноградским (1820–1879), ее троюродным братом. В 1839-м у влюбленных родился сын, которого назвали Александром. В 1841 году скончался Ермолай Керн, а в 1842-м Анна и Александр обвенчались. Ради законного брака Анна Петровна отказалась от титула «превосходительство», солидной пенсии и прочих привилегий, которые полагались ей как вдове генерала. Вдобавок отец Анны, Пётр Маркович Полторацкий, лишил ее всех прав наследства.

Девичья фамилия Анны Петровны вновь отсылает нас на Охту. Наша героиня приходится внучкой Марку Фёдоровичу и Агафоклее Александровне Полторацким, владевшим мызой при впадении реки Оккервиль в Охту. Петербуржцам эта усадьба известна как Уткина дача. Поразительно, но еще одна муза Александра Сергеевича, Анна Алексеевна Оленина, тоже внучка этих Полторацких! Проще говоря, Анна Петровна и Анна Алексеевна – двоюродные сестры. Кстати, знакомство Анны Керн с Пушкиным состоялось в 1819 году как раз в доме Алексея Николаевича и Елизаветы Марковны Олениных.

Доподлинно известно, что Анна Петровна была начитанным человеком. Она увлеченно следила за литературными новинками, и, например, в ее дневниковом «Рассказе о событиях в Петербурге» содержится очень лестный (но краткий) отзыв о повести Николая Герасимовича Помяловского «Молотов», которая была впервые напечатана в журнале «Современник» в 1861 году. Помяловский, как мы помним, уроженец Малой Охты.

Необычный союз Анны и Александра Марковых-Виноградских выдержал испытание временем, общественным осуждением и неодобрением родных, хронической нуждой (пришлось даже продать письма Пушкина – по пять рублей за штуку) и бытовой неустроенностью. Они прожили вместе четыре десятка лет, сохранив невероятно теплое отношение и глубокую привязанность друг к другу. Александра Васильевича не стало в январе 1879-го. А в мае того же года скончалась Анна Петровна. И только непогода и бездорожье не позволили им упокоиться на одном кладбище.

Василий Фёдорович Малиновский (1765–1814) прожил короткую жизнь, но личностью был яркой и остался в истории как один из самых прогрессивных людей своего времени. Он родился в семье священника, служившего в церкви при Московском университете и преподававшего в нем Закон Божий. Неудивительно, что Василия, как и его старшего брата, Алексея, определили в университетскую гимназию. Затем были годы учебы на философском факультете, лекции лучших профессоров и размышления о будущем страны и своем собственном. В университете Василий, в частности, впервые услышал об Адаме Смите, узнал о государственном устройстве и законодательстве Великобритании, о жизни и нравах британцев. Дальнейшую судьбу талантливый студент решил связать с дипломатией, а потому с особым рвением взялся за изучение иностранных языков. В конце XVIII века Россия укрепляла свои позиции на южном направлении. Этот вектор внешней политики и определил сферу лингвистических интересов потенциального дипломата. Юный Малиновский принялся осваивать турецкий и арабский языки. Позднее он овладел древнееврейским (и даже перевел на русский несколько книг Ветхого Завета) и китайским. И это помимо древнегреческого, латыни и современных европейских языков!

Окончив Московский университет в 1781 году, Василий Малиновский поступил на дипломатическую службу. Его первым местом работы, по-видимому, был Московский архив Коллегии иностранных дел. Там он блестяще себя зарекомендовал и вскоре был переведен в Петербург, в канцелярию Коллегии. Получив в столице доступ к секретным документам и переписке, Малиновской всерьез задумался об этичности дипломатии и политики в целом. На него, сына священнослужителя, закулисная сторона международных отношений произвела не самое приятное впечатление. Тем более очевидным стало для молодого человека огромное значение Коллегии иностранных дел для государства. Он отчетливо понял, что от профессионализма и благоразумия дипломатов напрямую зависит благополучие граждан.

Во второй половине 1780-х Малиновский отправился в Лондон, где стал одним из переводчиков при новом после – Семёне Романовиче Воронцове. Очное знакомство с Туманным Альбионом поразило Василия Фёдоровича. Уровень политических и гражданских свобод, степень независимости суда, успехи промышленности – всё составляло разительный контраст с российскими реалиями.

В 1791 году Малиновский женился на Софье Самборской, дочери Андрея Афанасьевича Самборского. Последний – личность не менее интересная, чем наш герой. Священник, много лет служивший в церкви при российском дипломатическом корпусе в Лондоне; духовник цесаревича Павла Петровича (будущего Павла I) и его супруги, Марии Фёдоровны; духовник, законоучитель и преподаватель английского языка при великих князьях Александре Павловиче (будущем Александре I) и Константине Павловиче, а впоследствии – при великих княжнах Александре, Елене и Марии Павловнах; специалист по агрономии (с британским образованием!) и основатель Школы практического земледелия (Практической школы земледелия), для которой был выделен участок из дворцовых (удельных) земель между Царским Селом и Павловском; духовное лицо, носившее светскую одежду и брившее бороду и усы. И всё это – Андрей Самборский. Брак Василия и Софьи оказался счастливым. Судьбы шести их детей (троих сыновей и трех дочерей) заслуживают отдельного рассказа.

В том же 1791 году Малиновский, владевший турецким языком, участвовал в Ясском конгрессе, который завершился подписанием мирного договора между Россией и Турцией. Позднее Василий Фёдорович служил в генеральном консульстве в Молдавии.

В 1802 году Малиновский вернулся в Россию и обратился к графу Виктору Павловичу Кочубею, который стал тогда министром внутренних дел, с запиской «О(б) освобождении рабов». По сути, это был один из первых проектов отмены крепостного права. В 1803-м в Петербурге увидела свет первая часть «Рассуждения о мире и войне», причем авторство было обозначено лишь инициалами – «В. М.». К работе над этим трактатом с явным гуманистическим посылом Малиновский приступил еще в Великобритании. В том же году он начал издавать еженедельник «Осенние вечера», в котором опубликовал свои статьи «О войне», «Любовь России», «История России», «Своя сторона».

Занимался Малиновский и филантропической, то есть благотворительной, деятельностью. Живя в Москве, он на общественных началах руководил Домом трудолюбия, в котором нашли приют 30 бедных девиц.

В 1811 году Василий Фёдорович был назначен директором Императорского Царскосельского лицея, проект создания которого разработал известный реформатор Михаил Михайлович Сперанский. Возможно, этому назначению посодействовал тесть Малиновского, Андрей Афанасьевич Самборский, близко знавший Александра I. Василий Фёдорович не был профессиональным педагогом, но, являясь убежденным сторонником преобразований в России, прекрасно понимал, что для их осуществления нужны не просто старательные исполнители, а самостоятельно мыслящие, творческие, инициативные личности. Разумеется, талантливые и образованные. Малиновский сделал всё возможное для того, чтобы в Лицее царила атмосфера свободолюбия, способствующая воспитанию именно таких людей. Очень важно, что тогда Лицей был единственным учебным заведением в России, в котором не применялись телесные наказания.

Блестящий интеллектуал, демократ и противник лицемерия, добрый и скромный человек, Василий Фёдорович быстро завоевал любовь и уважение преподавателей и воспитанников. Лицеисты первого – пушкинского – курса часто бывали в его доме, где их всегда встречали тепло и сердечно. Мальчишки очень ценили беседы и прогулки с директором, который относился к ним как к младшим товарищам и никогда не давил своим авторитетом. Сын Малиновского, Иван, которого приняли в Лицей вопреки возрастному ограничению (он был старше положенного), стал одним из ближайших лицейских друзей Александра Пушкина. Годы спустя, умирая от раны, полученной на дуэли, Александр Сергеевич сожалел, что рядом нет ни Ивана Пущина, ни Ивана Малиновского. Любопытно, что семья Малиновских имела давние связи с семьей Пушкиных. В 1796 году младший брат Василия Фёдоровича, Павел, был поручителем (то есть свидетелем) со стороны жениха при венчании будущих родителей великого поэта: Сергея Львовича Пушкина и Надежды Осиповны Ганнибал.

1812 год принес Василию Малиновскому тяжелейшие испытания. Смерть горячо любимой жены (их младшей дочери, Марии, не было еще и трех лет), опала Сперанского и крушение надежд на скорое преображение России, Отечественная война и подготовка Лицея к планировавшейся, но так и не состоявшейся эвакуации… Не добавляли здоровья и столкновения с графом Алексеем Кирилловичем Разумовским, который был в то время министром народного просвещения и часто выражал недовольство лицейскими порядками. Много физических и душевных сил отняла у Василия Фёдоровича организация Благородного пансиона – подготовительного учебного заведения при Лицее.

Пансион открыли 27 января 1814 года. А через два месяца Малиновский скончался. Это была колоссальная потеря для Лицея. Проводить директора в последний путь вышли все: профессора, служащие, гувернеры, дядьки, воспитанники. Гроб с телом статского советника отвезли на Большеохтинское (Георгиевское) кладбище, куда из лицеистов, как считается, взяли только пятерых, в том числе Александра Пушкина. Василий Фёдорович был похоронен рядом с женой. Ее старшая сестра, Анна Андреевна Самборская, приняла на себя заботы об осиротевших племянниках и племянницах.

Добавим, что еще в 1790-е годы здесь была погребена англичанка Елизавета Фильдинг, супруга Андрея Афанасьевича Самборского и мать его детей. В дальнейшем на этом семейном участке упокоились сам Самборский (в 1815 году) и Анна Андреевна (в 1840-е).

Могилы Малиновских и Самборских сохранились. Поклониться памяти этих замечательных людей можно на Шлиссельбургской дорожке, рядом с церковью Святителя Николая Чудотворца.

Карла Фаберже порой называют основателем ювелирной династии, однако эти лавры по праву принадлежат его отцу. Петер-Густав родился в 1814 году в Лифляндской губернии Российской империи, в небольшом городке, который сегодня известен как Пярну (Эстония). Транзитом через Ригу (теперь это столица независимой Латвии) молодой человек добрался до Санкт-Петербурга, где начал постигать премудрости златокузнечного дела. Овладев азами профессии, он стал подмастерьем у весьма успешного ювелира, а в 1842 году открыл собственное предприятие. Самых громких успехов оно достигло уже под управлением Петера-Карла, который появился на свет на берегах Невы 18 (30) мая 1846 года. Этого блестящего руководителя мы с вами знаем как Карла Густавовича Фаберже.

Вообще же род Фаберже имеет французские корни и протестантскую закваску. Члены семейства Фабри (Фаври) были гугенотами (так в преимущественно католической Франции называли кальвинистов) и жили в Пикардии. Спасаясь от религиозных преследований после отмены в 1685 году Нантского эдикта (этот закон, утвержденный в 1598-м, почти уравнивал в правах католиков и протестантов), они бежали на территорию нынешней Восточной Германии, где сменили фамилию на Фаберг (Фабергер). На рубеже XVIII–XIX веков дед Карла Фаберже покинул немецкие земли и осел в том самом Пярну (тогда – Пернов, ранее – Пернау).

Первые уроки ремесла юный Карл получил у сотрудников отца. Учился в петербургской Анненшуле (на Кирочной улице), затем в Хандельшуле в Дрездене, у лучших ювелиров в других европейских городах. Вернувшись в Петербург, Карл стал работать в отцовской мастерской, а через несколько лет (в 1870-м или 1872 году) взял семейное дело в свои руки. Передав полномочия старшему сыну, Густав Петрович окончательно переехал в Дрезден, где и скончался в 1893 году. Кстати, в 2015-м в его родном Пярну ему поставили памятник.

Еще не будучи главой ювелирного бизнеса, Карл Фаберже всерьез задумался о его перспективах. Стремясь получить заказы царской семьи и ее окружения, он предложил свои услуги Кабинету его императорского величества. Это учреждение заведовало личным имуществом государя, включая земли, предприятия, денежные средства, драгоценности. Полтора десятка лет Карл Густавович безвозмездно трудился в Императорском Эрмитаже, реставрируя и копируя уникальные творения мастеров прошлого.

Опираясь на поддержку опытных ювелиров, помогавших отцу, Карл в то же время активно искал новые кадры. У него было чутье на таланты, что позволило привлечь к сотрудничеству, например, молодого Михаила Евлампиевича Перхина. Впоследствии Перхин создал настоящие шедевры ювелирного искусства, в том числе многие из знаменитых пасхальных яиц Фаберже.

Карлу деятельно помогал младший брат, Агафон-Теодор (1862–1895), который получил великолепное образование в Дрездене. Он был одаренным художником и конструктором, но, к сожалению, очень рано ушел из жизни. Агафон Густавович умер от чахотки, то есть туберкулеза (по другим данным, от воспаления легких), когда ему не было еще и 33 лет. Считается, что расширением ассортимента мастерская Фаберже во многом обязана именно ему: это с его легкой руки предметы быта стали превращать в ней в произведения искусства.

Братья Фаберже были буквально завалены работой и быстро поняли, что справиться с ворохом хозяйственных забот им будет крайне трудно. Видимо, тогда они и решили организовать сеть автономных мастерских, которые должны были работать по проектам (рисункам и моделям), утвержденным «главным офисом». За каждой мастерской закреплялся определенный род изделий, и даже у подмастерьев была своя специализация.

В 1880-е годы дела Фаберже стремительно пошли в гору. Фирма получила несколько наград на престижных выставках, привлекла к себе внимание императорской четы, в 1885-м стала поставщиком высочайшего двора. В том же году Александр III подарил своей августейшей супруге первое пасхальное яйцо с сюрпризом, изготовленное фирмой Фаберже. «Курочка» покорила Марию Фёдоровну и самого императора. С тех пор яйцо от Фаберже стало традиционным подарком на Пасху в семье Романовых. Позднее уже Николай II заказывал такие изысканные изделия для овдовевшей матери и для супруги, Александры Фёдоровны.

Карл Фаберже добился признания не только в России, но и за рубежом. Его постоянными клиентами были члены королевских семей Великобритании, Швеции и Норвегии, Сиама, европейские аристократы и американские миллионеры. Обилие заказов, филиалы в нескольких городах, включая Лондон, толковые сыновья, которым можно передать бизнес… Казалось, история успеха будет длиться вечно. Однако с началом Первой мировой войны для фирмы настали тяжелые времена. Многие сотрудники были призваны в армию, спрос на ювелирные изделия упал. Пришлось частично перепрофилировать предприятие на выпуск продукции для военных. В 1916 году фирма была преобразована в товарищество на паях.

Конец всему положила Октябрьская революция. В 1918-м Карл Фаберже бежал из России, а 24 сентября 1920 года умер в Лозанне (Швейцария). В 1930 году прах великого ювелира и предпринимателя был перезахоронен в Каннах (Франция).